Год и пять месяцев. Оля подсчитала. Именно столько времени у нее не было повода надеть платье. Точнее, пару раз поводы возникали, но тогда она, Оля, их отменяла: то своей болезнью, то болезнью мужа, то болезнью дочери.
Год и пять месяцев создавалось ощущение, что Оля играет с карантином не то в догонялки, не то в перегонки.
Казалось бы, распогодилось, настроение отличное, ребенок, наконец, не сопливый, муж, наконец, вышел в офис и больше не злится, что домашние его отвлекают, а в картинной галерее, наконец, открылась долгожданная выставка. Самое время выйти в свет. Проветриться. Себя показать, других посмотреть. Да как ни назови – просто пойти куда-то еще, кроме продуктового супермаркета, аптеки, почты и поликлиники. Оля уже подбирала шарфик к платью, в тон сумки и туфель, но… сперва на карантин отправили мужа, а вместе с ним всю семью. А потом – дочь, тоже с родителями. А после, когда карантины закончились, закрылась и выставка. Платочек вдруг сразу перестал подходить к наряду, словно новыми глазами на него посмотрела. А активность сменилась сонливостью и нежеланием делать лишние движения. «Залечь до весны» началось год и пять месяцев назад. И длится до сих пор.
Но платья. Они по-прежнему висят в шкафу. Среди них и самое любимое – шелковое, приталенное, в черно-белый горох. И потеплее – связанное так, как будто это и не платье, а юбка с водолазкой. Оле очень идут высокие вороты. Они подчеркивают ее лебединую шею. И эта шея, стоит ей оказаться в платье, радуется, вытягивается, вертит голову в разные стороны: «Смотри: жизнь не заканчивается на плите, тапочках, ведре со шваброй и гладильной доске. По ней можно передвигаться на каблуках. Вместо неподъемных шопперов держать в руках изящный невесомый клатч. Вспомнить, что всегда были к лицу береты. Увидеть свое отражение в зеркале, ахнуть, стать похожей на француженку, кокетливо произнести «Селяви» и пообещать себе хотя бы в ближайшие месяцы не покупать очередные джинсы».
Еще одно платье в шкафу – черное, бархатное, в пол. Почти шедевр. Когда-то ждало выхода в мамином шкафу, но так и не дождалось. То мама никак не могла похудеть достаточно, чтобы в него влезть. То загрузила себя работой даже по выходным. То не сезон. То слишком претенциозное. То «к такому платью бы жемчужную нить, да подлиннее, да чтобы завязывалась эффектным узелком на груди». Теперь черное бархатное платье в пол с надеждой выглядывает из шкафа Оли. Оно давно перестало требовать приемов, оперы, балета или вручения «Оскара». Согласно на тихое семейное застолье. На ужин в хорошем ресторане. На фотосессию где-нибудь в центре города, на фоне витрин и старинных зданий. Но даже это Оля не может ему обеспечить. «Залечь до весны». Может, весной? «Эй, платье, ты ждало выхода больше полувека. Чего стоит тебе подождать еще какой-то месяц?».
Год и пять месяцев Оля открывала шкаф, чтобы взять из него штаны, свитера, футболки, пижамы, шерстяные носки, теплые безрукавки и джинсы. Год и пять месяцев случайно дотрагивалась то до одного, то до другого платья и искала оправдание, почему не надевает их. Переводила взгляд на детскую, в которой дочь строила из кубиков очередную башню. Или в сторону кухни, где еще три кочана капусты ждали, когда Оля их нашинкует, чтобы квасить в трехлитровых банках. Или в запертую спальню, временно ставшую и рабочим кабинетом мужа, где тот в очередной раз ругался на медленный интернет.
Год и пять месяцев Оле казалось, что прошло-то от прежней жизни всего ничего. Ну, от силы пару месяцев. «Засесть до весны» затянуло, остановило время, стало привычкой. Так смотрят на пятно, которое растекается на белоснежной скатерти. Сперва злишься, ведь скатерть совсем новая, а пятно – такое большое. Но потом, видя, какую причудливую форму пятно приобретает, начинаешь ловить себя на мысли, что с ним скатерть даже красивее, что оно почти искусство, «Дочь, как думаешь, это верблюд или размашистый дуб?».
Год и пять месяцев. Подсчитав, сколько времени прошло с момента, когда много гуляли, встречались с друзьями, пробирались сквозь толпы зевак на площадях, болтали, сидя в переполненных кафе, Оля осознала, что так однажды муж придет домой и объявит: «Мне сказали брать отпуск. Ведь я не отдыхал так долго. Целую жизнь и пять месяцев».
— Представляешь, я не отдыхал год и пять месяцев! – муж ошарашил Олю новостью. – На работе настояли, чтобы взял отпуск. Именно сейчас, когда никуда не уехать. Как и все дни, проведем его дома. Незабываемым отпуск точно сейчас не устроить.
— Может попробуем устроить? – Оля решила, что самое отпуск муж – отличный повод надеть платья. – Как ты смотришь на то, что я буду готовить тебе завтрак в бархатном платье? В пол. У него на груди старинная брошь в форме розы. И открытая спина.
— Неожиданно, — муж посмотрел на Олю так, словно, наконец, осознал: правду говорят, после перенесенной болезни последствий не избежать, и все они очень индивидуальны.
— А потом ты входишь на кухню обедать. А я наливаю в тарелку бульон. А на мне — шелковое платье. В горошек. Когда я двигаюсь от плиты к столу, юбка становится солнцем. Это очень красиво!
— Ладно, ладно, — муж не понимает, к чему клонит Оля и соглашается:
— Не время капризничать про отпуск, ты права. Буду довольствоваться тем, что имеем. Посмотрим какие-нибудь фильмы. Выспимся…
— Конечно, выспимся, — улыбнулась Оля. – Но не спеши. Осталось ведь еще вязаное платье. Оно, конечно, лучше всего смотрится с сапогами. Но раз, как ты говоришь, довольствуемся тем, что имеем, я буду носить его пока с тапками. А ты просто представишь, что на мне сапоги, хорошо?
Оля не дождалась ответа мужа. Пока перечисляла наряды, вспомнила: год и пять месяцев назад она купила плиссированную юбку и блузку с объемными рукавами и напрочь о них забыла. Найти! Носить! «Залечь до весны» отменяется!