Ноябрь - месяц непростой, переходный. В нем трудно найти утешение и поводы для расдости. Но нужно обязательно это делать, чтобы дожить до волшебной праздничной поры и двигаться дальше - от конца к началу. Иногда кажется, что переход этот длится вечность. Вечность, которую по словам великолепной Екатерины Федоровой мы переживаем в ожидании того, что любим. Именно к ней и к ее добрым и трогательным рассказам о Греции мы обращаемся в этот осенний понедельник в поисках того, что поможет нам пережить ноябрьскую вечность.
«Необходимое же разнообразие в еде предоставляет и Платон добродетельным гражданам создаваемого им государства: он разрешает им лук, маслины, овощи, сыр, различные вареные кушанья и не лишает их даже и лакомств после обеда».
Какая плохая погода была с утра! Еще ночью задул ветер – колючий пустопорожний сиверко. Безразличный к смертным, как любая стихия. Разогнал заброженные облака, обнажил восьмидневный месяц в его юношеском, несамостоятельном отраженном блеске.
Краскам нужен свет, а солнца не было. Мир распался на атомы и пустоту.
Но по мере приближения к рынку ветер утратил бессердечный космический апломб, одушевился, потеплел: к нему прикрепились громкие «алала» торговцев и жирный запах жаренного на углях мяса.
Прокопий держал за пуговицу господина Афанасия и заглядывал ему в глаза:
– Ты ел когда-нибудь дораду за 6 евро килограмм? Так попробуй, хоть раз в жизни. Или вот, смотри, – добавил он хриплым пиратским голосом, – сардина! Такая огромная, что некоторые думают, что это мать ее, фрисса. Нет. Это подлинная сардина – просто уродилась толстой, на наше счастье.
***
– Послушайте, – спросила я Прокопия. – Почему греки так любят кислое, резкое, тонкотелое вино? Например, «ксиномавро», «лимньо»? Все они какие-то неосновательные, в отличие от, скажем, «каберне».
Прокопий пошевелил в воздухе пальцами.
– Неосновательные, зато легкие. И поэтому могут танцевать во рту!
***
Госпожа Нефели пыталась беседовать с Апостолом на отвлеченные темы:
– Знаешь, Апостоле, что в голове у грека? – начала Нефели, но тут же сама себя прервала, уставившись на прилавок:
– В голове у грека … свежий шпинат! Скорее взвесь мне, сколько надо на пирог.
***
Отпустив Нефели, Апостол заорал. Заорал «с выражением», как это называлось у нас в школе.
– Ой! – картинно хватался он за грудь. – У меня грустная меланхолия! Ой. Все ко мне! Скорее все ко мне! Сюда! Посмотрите на мое сердце – оно сжалось… Да, и купите финики! Это лучшая профилактика коронавируса!
– Что ты несешь? – беззлобно перебил его Ставрос Якумакис. – Лучшая профилактика?
– Конечно. Финики – это природа. А природа – лучшая профилактика от болезни. Не витамины же из аптеки! – возразил Апостол.
– С чего ты это взял? – не отвязывался Якумакис.
– В новостях сказали! – рассмеялся Апостол.
***
– Как живешь, Георгия моя, – ласково приветствовал старую подругу Мильтос, господин с гомеровской лысиной, обрамленной античными завитками и гомеровской же бородой, вьющейся древнегреческим колечком.
– Делаю, что могу! – с достоинством ответила Георгия. – Хожу по рынку и многому радуюсь!
– Какая ты мужественная! – восхитился Мильтос. – Желаю тебе хорошо походить и хорошо порадоваться!
***
Нектарий привез апельсины и мандарины из Арголиды. Продавал их, как Кузьма бессребреник, по 60 центов за кило.
– Приглядись к апельсинам, – советовал он госпоже Аспасии. – Отличная еда.
– Я их больше использую на сок, – сомневалась Аспасия.
– Ты странная! – горячился Нектарий. – Сейчас я разрежу апельсин, чтобы у тебя больше не было апорий!
***
Нефели тем временем дегустировала мандарин: положила в рот половинку и зажмурилась:
– Нектарий, мандарины фантастические!
Я подслушала и взяла килограмм.
– … И еще килограмм в подарок, – улыбнулся мне Нектарий.
– А мне что в подарок? – заревновала Нефели. – Я купила четыре кило!
– А тебе в подарок целлофановый мешок! – отрезал Нектарий.
Я думала, Нефели обидится, но она захохотала:
– Целлофановый мешок, надо же! Клади в него мандарины, негодяй, любовь моя!
***
Манолис привез яблоки двух видов: «хорошие» и «лучшие». Апостол смотрел на его примитивную систематику с усмешкой. Его яблочный мир был устроен гораздо сложнее. Яблоки Апостола делились во-первых, на первосортные: «кислые», «кисло-сладкие», «сладкие»». И во-вторых, на высшую категорию: «мёд».
***
Прокопий, известный своими рискованными брокерскими операциями, после часа дня опять понизил цену на бубса до одного евро.
Перед его прилавком толпилась очередь из рыбных завсегдатаев.
– Вот тебе рыба по евро, вот тебе! Это за то, что ты меня ругал! На, получай еще килограмм! – азартно обслуживал Прокопий господина Афанасия.
Чтобы не отвлекать от работы, я просто помахала ему рукой на прощание. Прокопий остановился. Прекратил торговлю. Нежно прижал к сердцу бумажный кулек с бубсом, как будто это был букет лилий, и тихо, но очень внятно, прямо по буквам, выговорил:
– Уходишь?
Я почувствовала себя в непривычной роли кавалера, который, насытив свою страсть, покидает даму сердца ради дальнейших приключений.
Рыночный бомонд переключил внимание на меня. Судя по их напряженным лицам, они ожидали, что я исполню что-то вроде заглавной оперной арии, в которой правдиво, очень искренно, как перед смертью, расскажу зрителям о своих затаенных чувствах и переживаниях.
– Ну… – типично-фальшивым, невесть откуда родившимся во мне рыцарским басом, сказала я. – Я… у меня... Дела… Да, мне пора.
– Хорошо, – поморгал бровями Прокопий. – Но я буду ждать! Хоть вечность. То есть, до следующей пятницы!
***
Внезапно появилось солнце. Краскам достался свет, людям – разнообразие: лук, маслины, овощи, сыр, фантастические мандарины на десерт. И молодое вино, танцующее во рту. Ивечность.
Мы в нее не верим, но прекрасно знаем, что это такое. Потому что каждый раз переживаем ее в ожидании того, что любим.